На фоне введения Афганистаном новых жестких религиозных законов, Казахстан оказывается на распутье — как действительно государство должено относится к религии?
Известный политолог Данияр Ашимбаев перечислил все ошибки, которые власти Казахстана сделалаи в религиозной сфере, попытавшись придумать собственную ерлигиозную идеологию вместо того, чтобы придерживаться прописанного в Конституции принципа отделения религии от общества. Дословно:
Как чиновники изобретали «особый ислам»
Недавняя порция новых мракобесных решений, принятых правительством Афганистана, заставляет задуматься о религиозном содержании идеологической политики.
Казахстан упорно делает ставку на «духовность» как на базовую ценность. Судя по риторике, духовность подразумевает определенную религиозность, очищенную от радикализма. Под последним имеются в виду, прежде всего, салафизм и ваххабизм. Им
государство с 2011 г. противопоставляет ханафитский масхаб, который устами госчиновников объявлен самой миролюбивой и толерантной версией ислама
Более того, тогдашний глава Агентства по делам религий на страницах главного официоза заявил, что «в повестку дня встает вопрос возрождения ислама, традиционно распространенного среди мусульман нашей страны», и «нам не следует стесняться того, как мы принимаем ислам».
Понятно, что
эту идею придумали в недрах аппарата (на муфтият изначально надежды не было) для противодействия экстремистским течениям (Хизб-ут-Тахрир) и околоэлитным проектам
(суфисты, кораниты), но, как обычно водится, теорию выдернули из контекста.
Промахи в религиозной политике
Во-первых, приделали к ней не совсем реальное историческое обоснование, а во-вторых, проигнорировали, что те же талибы, Исламское движение Узбекистана, Исламская партия Туркестана (да и отчасти будущий ИГИЛ) принадлежат к тому же «миролюбивому и толерантному направлению».
Усилиями идеологического аппарата были вычеркнуты многие годы работы по адаптации древней религии к светским устоям государства. Был взят курс на «возрождение ислама, традиционно распространенного среди мусульман нашей страны», поскольку «казахстанские мусульмане отдалились от своих истоков, в том числе ханафитских». Появились установки на интеграцию светскости и духовности с выдавливанием на периферию не только радикализма, но и атеизма.
Вопрос в том, что понимание правильности духовности у идеологов и нацбезопасности различались с духовенством, населением и элитами. Это затронуло резкое расширение обрядовой практики, архаизацию общественных и семейно-бытовых отношений, введение моды на публичное морализаторство.
«Духовное возрождение» можно увидеть только в наглядной агитации и бюджетных программах. Отметим и то обстоятельство, что религиозные нормы и обычаи стали навязываться как часть национального самосознания, и делает это не только духовенство, но и идеологический аппарат.
Клерикализация, архаизация и радикализация проистекают не только от пропаганды «чуждых нам течений», но и в массе своей основаны на государственной же политике. А возвращаясь к талибам отметим, что надежды на то, что они станут «более респектабельными» все очевиднее проваливаются. Да, талибы борются с наркотрафиком, не угрожают соседям (хотя у Рахмона есть иное мнение на этот счет) и воюют с радикалами в виде ИГИЛ, но идеологически они по-прежнему представляют собой серьезные риски. Это нужно понимать, оценивая перспективы развития отношений, в том числе по созданию трансафганского коридора с участием Узбекистана и Казахстана.
Впрочем, то же самое можно сказать и про по-прежнему растущую миграцию из стран Средней Азии в Казахстан. Не выходя за рамки «официального» дискурса идеологические ценности современной молодежи довольно-таки сильно расходятся с тем, какими их видят сторонники «духовности».
